Дело Локвудов - Джон О`Хара

— Да. Ты так и не скажешь, чему улыбалась в день нашего знакомства?

— О! Стыдно говорить, но теперь я уж ни в чем не могу тебе отказать, так что придется, видно, признаться. Когда мы с Гарри поженились, он мне многое рассказывал, в том числе о тебе. Он сказал, что тебя прозвали Жеребцом. Извини, но, глядя на тебя, я не могла об этом не думать. До сегодняшнего дня. Не знаю почему, но, пока мы плыли в лодке, я об этом уже не думала. Если бы подумала, то могла бы испугаться. А я не испугалась, правда?

— Нет. Но ведь с тех пор я стал на тридцать лет старше. Есть женщины, у которых груди больше, чем у других. У некоторых бывают большие носы. Или уши. Аделаида никаких историй про меня не слышала и никогда не знала другого мужчины. А потом увидела меня, представляешь? И не нашла во мне ничего необычного. Тебе никогда не приходило в голову, как часто крошечные женщины выходят замуж за крупных мужчин? И как много маленьких мужчин женятся на крупных женщинах? По-моему, этому придается слишком много значения. Важно то, что мужчина и женщина сходятся.

— Ну вот, теперь ты знаешь, чему я улыбалась, — сказала она. — А ты чему улыбаешься?

— Я подумал о том, как быстро могут пролететь миллион лет, — ответил он.

Прежде Аделаиде Локвуд ни разу не приходилось видеть своего мужа прогуливающимся по улице с другой женщиной. Но за те две недели, что они прожили в Ране, он уже дважды уходил куда-то с Мартой Даунс под предлогом показа ей достопримечательностей. Аделаида Локвуд смотрела на жизнь предельно просто: если мужчина гуляет один с женщиной, а женщина гуляет одна с мужчиной и если они по нескольку часов кряду проводят вместе, вдали от людей, то оба они, стало быть, хотят встречаться наедине. Встречаясь же наедине, они, при случае, предаются любви. Так расценила она и поведение мужа.

— Что там у тебя с миссис Даунс? — спросила она, когда пошла третья неделя их пребывания в Ране.

— Ты знаешь. Ничего у меня с ней нет. Она вдова Гарри, а я показываю ей здешние места.

— Я не верю тебе.

— Как хочешь.

— Немедленно прекрати это.

— Нельзя прекратить то, чего не было.

— Вот и прекрати, если еще не было.

— Она пробудет здесь еще неделю, не больше.

— Тогда нечего ей тут больше показывать. И приезжать ей нечего было. Здесь не место таким, как она.

— Не болтай глупостей. Джордж и ее сын в следующем году будут жить в одной комнате, а ее муж был моим старым другом и партнером.

— Хорош друг. Украл твои деньги, а домой ни разу не пригласил. Чтоб ты больше не встречался с этой женщиной.

— Ты что, забыла, кто здесь распоряжается?

— Я никогда не вмешивалась в твои дела, но теперь приходится. Не хочу, чтобы семья рушилась. Ты был с ней близок, и нечего меня обманывать. Достаточно мне было взглянуть на вас обоих, чтобы догадаться. Да и по другим признакам видно. Не забывай, что я замужем за тобой уже двадцать лет, а женщину, двадцать лет проспавшую в одной постели с мужчиной, нелегко провести.

— Если только в этом дело, то не стоило и шум поднимать. Мы ведь с тобой не молодожены.

— Ах, перестань врать. Я сразу вижу, когда ты врешь. Мне не приходилось встречаться со многими мужчинами, но двух-то я знаю: тебя и своего отца. Вас я достаточно изучила.

Аделаида Локвуд не поверила словам мужа и не оставила у него на этот счет никаких сомнений, так что ее обвинение, не будучи отвергнутым, осталось в силе. Обе стороны, по существу, признали его справедливость, и это, следовательно, привело к прекращению их супружеских отношений. Все годы, пока они были женаты, они спали вместе, и вот теперь, когда между ними уже несколько ночей не было близости, она решила отделиться и устроила себе постель на веранде.

— Зачем ты это сделала? — спросил он.

— Я не хочу лежать с тобой в одной постели. После этой женщины.

— Хочешь, чтобы об этом все знали? Прислуга, дети?

— Надо было раньше думать.

— Очень хорошо. Значит, отныне мы спим раздельно.

— А разве я сказала тебе не то же самое?

— Видимо, да.

— Что если я заведу себе любовника?

— Я разведусь с тобой. Или уже завела?

— Нет, но мне хотелось знать, что ты скажешь.

— Теперь знаешь. Заведешь — подам на развод.

— Ты ведь не всегда бываешь дома, Авраам. Так что подумай. — Она скроила на лице приятную улыбку, которая была неприятна именно своей приятностью.

— И кто будет твоим любовником?

— А все равно кто. Мало ли с кем можно переспать.

Он ударил ее по лицу.

— Мало ли с кем можно переспать, — повторила она. Он снова ее ударил. — Можешь бить сколько хочешь, а я все-таки заставила тебя испугаться. — Она прикрыла лицо руками, ожидая новых ударов, но он сдержал себя.

— Я не испугался, а вот тебе бы следовало, — сказал он.

— Не угрожай, не испугаюсь. Ничего, поволнуешься для разнообразия. Поймешь, что это значит, когда увидишь меня в компании другого мужчины. Поедешь куда-нибудь и будешь сам себя спрашивать: «С кем она там?» Я-то знаю, с кем ты проводишь время, а ты не будешь знать, с кем я. Может, с кем-нибудь из твоих же знакомых, а может, с разносчиком из продуктовой лавки. Пока ты развлекаешься с миссис Даунс, я буду с разносчиком. Скажу, что уехала к отцу в Рихтервилл, а сама — на свидании в темном уголке. И не узнаешь с кем. Вот так, Авраам. Помнишь, что я тебе когда-то сказала? Может быть, я стану вроде твоей младшей сестры.

— Ты знаешь, где она кончила жизнь. В сумасшедшем доме.

— А ты и меня посади туда же. Но нет, не примешь ты на себя еще и этого позора. Ты боишься осрамиться, Авраам, хотя сам же все и начал. Я тебя знаю. Знаю, чего ты хочешь. И знаю твою слабость. Дети. Сыновья. Что ж, осрами меня, получи в суде развод. Но я не дура, Авраам. Тебе сыновья дороже всего, поэтому ты не причинишь мне больше никакого вреда. И не смей драться. Сегодня ты ударил меня в последний раз.

Он кинулся наверх, в их спальню, где у него хранился револьвер; но он забыл, где спрятал ключ от комода, и, пока искал его, импульс к убийству прошел. Для того чтобы найти ключ, ему надо было вспомнить, куда он его положил, вспомнить же можно было, лишь овладев собой. Задыхаясь от ярости и от бега но лестнице, он присел на край кровати и увидел на полу странные тени от своих дрожащих рук, освещенных слабым светом настенной керосиновой лампы. Из детской доносилось посапывание спящего Пенроуза, у лодочного причала квакали лягушки. В соседнем коттедже засмеялась женщина, и ей в ответ, где-то в дальнем конце озера, тявкнула собака. На какой-то миг Авраам забыл, зачем пришел в спальню: вспомнил лишь тогда, когда осознал, что смотрит на ферротипный портрет отца, снятого вполоборота, чтобы не видно было изуродованного уха. Мозес Локвуд, убивший двух человек. Убил-то он больше, чем двух, но люди припоминали ему лишь тех двух. Теперь Авраам Локвуд вспомнил, где у него ключ, он нарочно убрал его подальше, чтобы ребята не баловались с револьвером. Ключ висел за ферротипным портретом отца. Авраам отпер комод, разрядил револьвер и спрятал патроны в другой ящик. Потом запер оба ящика и повесил ключ обратно. Небольшая заминка один раз уберегла его от преступления, более продолжительная — убережет во второй раз. Да, она избежала смерти, отныне жизнь ее будет вне опасности. Но прежним их отношениям уже не бывать, не будет ни ласк, ни добрых слов, ни приветливых улыбок, ни радости. Вот так она и будет жить, и эта жизнь убьет ее, разлюбившую его или лишенную его любви. Она не из тех, кто переносит ненависть, так что пусть мучается, чахнет, пусть умрет и не стоит на пути у Дела.

Они отправили своих сыновей в Бостон и теперь могли несколько минут идти рядом, ни от кого не прячась и не вызывая подозрений.

— Вот уж не представляла себе, что у тебя такой красивый сын, — сказала она.

— Ты же видела его.

— Только мельком, и притом он не был так одет. В этом возрасте мальчики неказисты, если их не одеть как следует. Лишь тогда начинаешь угадывать, как они будут выглядеть взрослыми. Брюки у него скроены, как у взрослого. Он будет ловелас.

— А почему бы и нет?

— Я не осуждаю, но у Стерлинга этого еще и в мыслях нет. Джорджу на вид дашь лет двадцать, а Стерлингу — шестнадцать.

— Я бы не хотел, чтобы он развивался слишком быстро.

— Ты не можешь этому помешать. Итак, у нас впереди весь день. Но вдвоем нам нельзя бывать где угодно. Хочешь, поедем к моей двоюродной сестре?

— Хочешь не хочешь, а куда-то ехать надо. В Филадельфии выбор не так велик.

— Это очень необычная родственница. Зовут ее Элис Стерлинг. Стреляная птица. У нее салон. Она уже немолода, но до сих пор — одна из самых интересных женщин, каких я знаю. Ко мне она хорошо относится, потому что я почти так же независима, как она.

— Мне про нее рассказывали. Это та пчела-матка, вокруг которой вьются художники и прочая богема? Я не хочу с ней встречаться.

— И не надо, если не хочешь. Только отвези меня, пожалуйста, к ней. Это моя штаб-квартира на сегодняшний день. Ты вечером ведь куда-то идешь, не так ли?